В одном из репортажей о психиатрической больнице на Кульпаркове (в течение 1919-1939 гг. больница называлась «Государственное учреждение для психически больных в Кульпаркове»), опубликованном в польскоязычной львовской газете в начале 30-х гг. прошлого века, автор, рефлексируя по поводу работы заведения, сравнял труд врачей и всего персонала с подвигом, обратившись к читателям с риторическим вопросом: «… что может быть прекраснее, чем вытирать слезы, устраняя страдания, что сливаются в один длинный поток человеческой беды?»
Тогдашний стиль репортажа допускал немало «лирических отступлений». Так, медицинское учреждение на Кульпаркове, как только открывал калитку и шел по тротуар территории, производило на репортеров впечатление отдельного города. Широкая сеть дорог, значительное число административных зданий и павильонов только усиливали впечатление. Еще одной характерной чертой было большое количество разноцветных цветов на клумбах, которые окутывали дома. Если бы не решетки на окнах, что виднелись кое-где, высокие стены и лица с бледными глазами, это место не казалось бы таким мрачным, пишет ilvivyanyn.com.
1900 пациентов и 1100 мест
Первое впечатление быстро проходило, прозаичность будней создавала другую, реальную картину. Первое, на что обращало внимание руководство и работники заведения, — заполненность больницы. Мест было 1100, а пациентов — 1900. Все дома, которые можно было переоборудовать для размещения людей, были задействованы. Несмотря на то, в больнице жаловались на невыносимую тесноту. Поэтому не было где жить службе учреждения. В частности, должен был доезжать электромонтер. Если возникали проблемы с электроснабжением, за ним приходилось звонить.
В заведении старались во что бы то ни стало разместить всех пациентов. Искали разные варианты. 100 больных отправили на Поморье. Выслать большее количество не было возможности, так как их содержание там обходилось заметно дороже, чем во Львове. Проблема была и в том, что тамошнее заведение было самоуправляемым, поэтому Кульпарков вынужден был оплачивать пребывание своих пациентов.
Расширения комплекса в 1905 г.
Переполнение пациентами Кульпаркова было связано с тем, что заведение охватывало кроме Львовского воеводства также Тернопольское и Станиславское. Кроме того, сюда привозили пациентов из отдаленных уездов. На такой большой простор предусмотрели всего 1100 мест. К примеру, такое же заведение в Кобежине (ныне — часть Кракова), которое охватывало лишь одно воеводство, имело 950 мест.
Решение ситуации видели только в создании собственных подобных больниц в Станиславском и Тернопольском воеводствах. Также в заведении отмечали, что городское правительство поступило бы правильно, если бы отменило шупасовую станцию (шупасовая служба задерживала нищих и бродяг) и на этом месте создало бы убежище хотя бы на 40 коек. Это позволило бы поместить туда спокойных пациентов, конечно, под наблюдением психиатров. Пациенты, которые ведут себя агрессивно, могли находиться только в заведении на Кульпаркове, а всех спокойных больных можно было бы помещать в приюты.
Здесь отметим, что на рубеже 20-30-х гг. в пределах кульпарковского медицинского комплекса построили новый корпус. Его возвели по всем тогдашним новейшим стандартам, поэтому он существенно отличался от предыдущих. В частности, имел светлые широкие залы, отдельные помещения для медбратьев, комнаты для беспокойных пациентов, хорошую вентиляцию и центральное отопление.
Пациенты при работе — от «столярки» к шитью
Врачи утверждали, что 20-25% пациентов покидали больницу в состоянии, которое оценивали как «безопасное для общества». Процент смертности — 6% — считали незначительным. Выздоровление больных связывали с такими факторами, как изменение окружения, покой, применение новейших лекарственных средств, а также труд.
В больнице признавались, что работает около 40% пациентов. Интеллигенты работали в канцелярии. Для ремесла было все необходимое орудие — продукцию использовали для собственных нужд или же продавали. В заведении были мастерские: сапожная, столярная, интролигаторская (оправа книг), щеткарская, портняжная, а также собственная типография. Пациенты работали под наблюдением медбратьев. В 1930 г.. создали ткацкую мастерскую, планировали открыть также кошикарство. Кроме этого, пациентов привлекали к уборке отделов. Некоторые из них, в частности, интеллигенты, занимались рукоделием, в частности, вышивали. В типографии в целом производили канцелярские формуляры и другие бумаги, необходимые для заведения.
Тогдашний директор заведения Владислав Сохацкий, рассказывая об основных текущих проблемах и планах заведения, указал на необходимость переноса с территории комплекса колеи, потребность канализации в некоторых отделах, создание водопровода. Определенные сдвиги были только по делу водопровода, поскольку заведение закупил нужный источник в Малечковичах.
Дело д-ра Юзефа Беднажа
Причины проблемного состояния кульпарковского заведения были связаны не только с переполнением и отсутствием должного понимания и поддержки со стороны магистрата. В стенах больницы не обходилось без коррупции и взяточничества, причем на самом высоком уровне. Резонансным было дело директора д-ра Беднажа (предшественник В. Сохацкого).
Его обвиняли в непрофессиональном отношение к пациентам (к слову, есть свидетельства, что д-р Ю. Беднаж внедрял новые методы лечения пациентов — электрошокеры) и других поступках, которые приносили вред больницы. В частности, в заведение регулярно присылали подсудимых для оценки их психического состояния. Беднаж никогда не делал подобные осмотры, направляя этих лиц к другим врачам. Однако оплату оставлял себе. Так, в ходе следствия, д-р Латинский показал, что бывший директор участвовал в двух осмотрах пациента Щепана Сытника, однако оставил себе оплату за все 8 процедур (за первое — 10 злотых, за следующие 7 — по 6 злотых). О подобной ситуации рассказал также д-р Якуб Ехрлих. Другой врач — д-р Норберт Прагер — признался, что Беднаж присвоил 220 злотых за лечение пациента Константина Маевского, к которому не имел никакого отношения. В обвинительном акте также говорилось о том, что д-р Беднаж, пользуясь своей должностью, заставлял подчиненных к ложным показаниям.
Львовский период карьеры Беднажа завершился, но не его врачебная практика. С 1932 по 1939 гг. он был главным врачом психиатрической больницы в Свеце. В 1939 г. его вместе с пациентами расстреляли немцы. Самого Беднажа после этого именовали «Поморским Корчаком».
